Григорович –
Григорович (Дмитрий Васильевич) - известный писатель. Род. 19 марта1822 г. в Симбирске. Отец его был помещик, отставной гусар; мать -француженка, дочь погибшего на гильотине во время террора роялистаде-Вармона. Г. рано лишился отца, устроившего семью в Каширском у.Тульской губ., и вырос на руках матери и бабушки, которые дали ему чистофранцузское воспитание. 8 лет его отвезли в Москву, где он пробыл около8 лет во французском же пансионе Монигетти, а в середине 80-х гг.поступил в спб. инженерное училище. Его товарищами были здесьДостоевский, Тотлебен, Радецкий. К точным наукам, составлявшим главныйпредмет преподавания, Г. не имел ни малейшего призвания. Его влекло ксебе искусство, и, кроме рисовании, к которому у него был Талант, онмало чем занимался в училище. Случай помог ему убедить мать позволитьему оставить учебное заведение, столь мало соответствовавшее всемускладу его способностей. Гуляя раз по улице, он не заметил проезжавшегомимо вел. кн. Михаила Павловича и не отдал ему чести. Это повлекло засобою ряд трагикомических последствий, весьма забавно рассказанных в"Воспоминаниях" Г. Рассеянного кадета посадили на неопределенное время вкарцер и только по болезни перевели на некоторое время в лазарет.Испуганная такими строгостями мать Г. поддалась, после этого, настояниямсына, и он променял инжен. уч. на акд.-худож. Но и тут Г. оставалсяочень короткое время, потому что серьезного художественного дарования унего не было. К тому же его сильно начинала привлекать к себелитература. Еще будучи "кондуктором" инж. учил., он около 1841 г.познакомился с Некрасовым, в то время издававшим разные юмористическиесборники: "Первое апреля", "Физиология Петербурга" и др. В них появилисьпробы пера молодого писателя - "Штука полотна" и "Петербургскиешарманщики". Кроме того, он переводил разные книжки для Плюшара, писалнебольшие очерки в "Литературной Газете" и театральные фельетоны в"Северной Пчеле". В конце 1846 г. была напечатана (в "Отеч. Зап.")"Деревня", сразу давшая Г. литературное имя, а в 1847 г., в"Современнике" - знаменитый "Антон Горемыка". За ним последовал ряднебольших повестей из петерб. жизни - "Капельмейстер Сусликов" (1848),"Похождения Накатова" (1849), "Свистулькин", "Школа гостеприимства" идр.; романы "Проселочные дороги" (1862) и "Два генерала" (1864), дваромана из народной жизни - "Рыбаки" (1852) и "Переселенцы" (1855) и мн.др. В 1858 - 59 г. Г., по поручению морского м-ва, совершил путешествиекругом Европы и описал его в ряде очерков, носящих общее заглавие:"Корабль Ретвизан". В начали 60-х годов литературная деятельность Г.почти прекращается и он, в качестве секретаря общ. поощрения художеств,всецело отдает себя делу споспешествования русскому искусству. Благодаряего энергии, прекрасно организована при обществе рисовальная школа, вкоторой получают первоначальное художественное образование многие сотниучеников; его же стараниями устроен замечательный художественный музейпри обществе, мастерские, библиотека и наконец пожалован обществу бывшийдом градоначальника на Б. Морской. За долголетние труды по общ. Г. былпожалован чин ДСС. и пожизненная пенсия. Со средины 80-х гг. Г. сноваберется за перо и пишет повести: "Гутаперчевый мальчик", "Акробатыблаготворительности" и "Воспоминания" (1893). Кроме отдельныхпроизведений, полные собр. соч. Г. были издаваемы в 1859 г., в 1872 г. ив 1890 г. (Н. Г. Мартыновым, в 10 т.). Литературная деятельность Григоровича служит удивительно яркоюиллюстрацией того почти стихийного влияния, которое оказывают на всякогописателя основные течения эпохи формирования его духовно-нравственногосущества. Если мы, в самом деле, обратимся к недавно вышедшим"Воспоминаниям" Г., в которых он очень подробно знакомить нас с душевнойжизнью первой половины своей деятельности, мы не преминем убедиться, чтотрудно было бы придумать человека, менее подходящего к тому, чтобы статьотцом русской "мужицкой" беллетристики. Полуфранцуз не только по крови,но и по воспитанию, Г. в ранней молодости настолько неудовлетворительновладел русскими языком, что даже долго говорил с французским акцентом.Когда, двадцати трех лет от роду, он начал свою первую большую повесть"Деревня", ему страшно трудно было справиться с самым процессом подбораподходящих слов и выражений. Не менее любопытным фактом биографии Г.является и то, что он, в сущности, весьма мало знал деревню и народ.Отрочество и юность он провел в Москве и Петербурге, а наезды в деревнюбыли и очень редки, и очень непродолжительны. Но самое главное - повсему складу своих вкусов и наклонностей Г. весьма мало подходил дляроли выразителя той пламенной заботы о благе народа, котороюхарактеризуется миросозерцание эпохи Белинского. Из тех же"Воспоминаний" видно, что всю свою жизнь он был типичнейшим "эстетиком",поклонником "чистой красоты" и т. д. Чтение его ограничивалосьисключительно романами и повестями, не увлекался он, подобно большинствусвоих литературных сверстников, ни Гегелем, ни Фурье, ни французскимдвижением, подготовившим 1848 г., ни вообще какими бы то ни былотеоретическими вопросами. Но таково неотразимое действие идей,составляющих сущность эпохи, что они как бы носятся в воздухе ивпитываются молодою душою почти инстинктивно. Достаточно было Г. сойтисьс кружком братьев Бекетовых (химика и ботаника), где собиралось многохорошей молодежи, чтобы почувствовать, по собственному его выражению,все "легкомыслие" своего прежнего умственного строя, когда его"общественные вопросы нисколько не занимали". Ему стало больно "заотсталость", его охватило неудержимое желание написать что-нибудьсерьезное - и он одно за другим пишет "Деревню" и "Антона Горемыку". Этими двумя повестями определяется положение Г. в истории русскойлитературы. Значение первой из них - в том, что здесь "натуральнаяшкола" впервые направила свое творчество на изображение народа в тесномсмысле слова. До того литературная молодежь довольствоваласьвозбуждением симпатии к мелкому мещанству и бедному чиновничеству. Нижеона еще не опускалась. Г. первый посвятил целую повесть ежедневному бытусамого серого простонародья - не того, говорящего всегда шутками, даприбаутками простонародья, которое фигурирует в повестях Даля, и не того"народа", который является в "Вечерах на хуторе близ Диканьки" окутаннымв поэтическую дымку легенд и поверий, а народа во всей неприглядностиего ежедневной обстановки. Жизненность, с которою в "Деревни" обрисованнародный быт, была так необычна для того времени, что славянофилы,любившие народ только в проявлениях его величавости, усмотрели в повестиГ. унижение народа. Но если "Деревня" имеет выдающееся значение, какпервая попытка новой русской литературы возбудить интерес к реальномународному быту, то еще несравненно большую важность имел "АнтонГоремыках, где интерес перешел в самую горячую симпатию и где такрельефно обрисовано тягостное и бесправное положение крепостногокрестьянина. "По прочтении этой трогательной повести", говорилБелинский, "в голову читателя поневоле теснятся мысли грустные иважные". Сколько-нибудь определеннее великий критик и пламенный демократне мог выразиться, но в те времена умели читать между строк, и "важные"мысли о крепостном праве действительно теснились в голове всякогочитателя "Антона Горемыки", хотя прямого протеста в нем нет и быть немогло по цензурным условиям. Сам автор, правда, закончил повесть тем,что выведенные из терпения крестьяне поджигают дом ненавистногоуправляющего и его самого бросают в огонь. Но просвещеннейший изцензоров 40-х годов, Никитенко, переделал конец и совершенно несообразнос общим складом характера главного героя заставил его пристать кконокрадам и потом каяться миру, перед отправлением в Сибирь. Скомканныйи неестественный конец повести нимало, однако, не ослабил общего смыслаповести, которая производила потрясающее впечатление. Историческоезначение "Антона Горемыки", вообще, не меньше, чем "Записок Охотника".Уступая им в художественных достоинствах и в глубине народнойпсихологии, "Антон Горемыка" яснее и непосредственнее обрисовывал ужасыкрепостного права. Если возводить 19-ое февраля к его литературномугенезису, то слезы, пролитые над "Антоном Горемыкой", занимают в немтакое же почетное место, как чувство глубокого уважения к народу,которое читателя "Записок Охотника" приводило к убеждению, что народдостоин свободы. В "Деревне" и "Антоне Горемыке" Г. сразу достиг кульминационногопункта своего творчества. Талант, по художественным достоинствам своим,второстепенный, Г. только потому создал эти две перворазрядные по своемуисторическому значению вещи, что в них ему удалось уловить "момент" изаставить биться, согласно с собственным сердцем, сердца всего что былов русском обществе хорошего и честного. Но стоило пройти "моменту",стоило общественному сознанию вступить в дальнейший фазис своегопоступательного движения - и Г., ничуть не утратив основных свойствсвоего дарования, уже не мог идти в первых рядах. Все остальные,многочисленные произведения Г. из народной жизни написаны с неослабевшей симпатией к народу; но уже не было надобности возбуждать этусимпатию в читателе. Семена, брошенные "Антоном Горемыкой", взошлипышным цветом, и потому "Рыбаки", "Переселенцы" и др. уже мало коговолновали. Следует прибавить, впрочем, что и в чисто художественномотношении пространные народные романы Г. уступают первым его повестям.Правда, язык в них по-прежнему прост и естественен, прекрасные описанияприроды соответствуют действительности, фабула интересна, но в общемроманы растянуты и страдают мелодраматизмом и искусственными эффектами.Упреки в "пейзанстве", т. е. в том, что российским незамысловатыммужичкам приданы Г. совершенно несвойственные им французскоромантическиекачества, в известной степени справедливы по отношению к большим егонародным романам. Идеализации в них действительно не мало. Внеизображения народной жизни, произведения Г. не представляют собоюлитературного интереса. Его "петербургские" повести, в которыхобыкновенно фигурируют мелкие франты и люди, неудачно лезущие в знать,его натянуто юмористические очерка и даже описание путешествия - всеэто, говоря кудреватым выражением Белинского, ничего не прибавило к"тоталитету" известности Г. Некоторое исключение составляет толькопозднейшая повесть Г. "Акробаты благотворительности", где верно схваченытипичные черты петербургской карьеристской филантропии. С.Венгеров.
